возможно (что)

Гораций, "Оды", II, 5 - 12:

Réctius vivés, Liciní, nequ(e) áltum

Sémper úrgendó neque, dúm procéllas

Cáutus hórrescís, nimiúm preméndo

Lítus iníquum.

Áureám quisquís mediócritátem

Díligít, tutús caret óbsoléti

Sórdibús tectí, caret ínvidénda

Sóbrius áula.

Будешь жить ладней, не стремясь, Лициний,

Часто вдаль морей и не жмяся робко

Из боязни бурь, к берегам неровным

И ненадежным.

Тот, кто золотой середине верен,

Мудро избежит и убогой кровли,

И того, в других что питает зависть, -

Дивных чертогов.

Cónclamát Nisús, nec se celáre tenébris

Ámplius aút tantúm potuít perférre dolórem:

"Mé, m(e), adsúm, qui féc(i), in mé convértite férrum,

Ó Rutuli!"

Но тут от страха за друга

Разум утративший Нис закричал, не в силах таиться

Больше во мраке ночном и боль сносить молчаливо:

"Вот я, виновный во всем! На меня направьте оружье,

Рутулы!"

(Перевод С. Ошерова)

opposition, contradictory - противоположность, противоречие; состоит из утверждения и отрицания одной и той же вещи; Аристотель говорит (An. Pri. I, c. 5, 27a29-30): "Под противолежащей я понимаю, что если общая посылка отрицательная, то частная утвердительная; если же общая утвердительная, то частная отрицательная". Это свойственно контрадикторной противоположностью. Аристотель отмечает (An. Pri. II, c. 8, 59b9-11): "Под противолежащими друг другу [по противоречию] я подразумеваю "быть присущим всем" и "быть присущим не всем", а также "быть присущим некоторым" и "не быть присущим ни одному"; под противоположными друг другу - "быть присущим всем" и "не быть присущим ни одному", а также "быть присущим некоторым" и "не быть присущим некоторым". В более широком смысле различаются четыре вида противоположности (см. Аристетель, Met. Y, c. 10, 1018a20-1018b19): контрадикция (противопоставление бытия его отрицанию, как белое и не-белое); обладание и лишенность (наиболее различающиеся между собой свойства, наличие которых возможно в одном и том же носителе, как зрение и слепота); контрарность (абсолютное противопоставление двух вещей, как сладкое и горькое); относительность (противопоставление двух существо, имеющих отношение друг к другу, как отец и сын). Две крайние точки, от которых идет развитие и разложение - это противоположности. Аристотель устанавливает отношения между видами противоположностей (Met. X, c. 4, 1055b1-29): "Если же виды противолежания - это противоречие, лишенность, противоположность и отношение, а первое из них - противоречие и у противоречия нет ничего промежуточного, тогда как у противоположностей оно возможно, то ясно, что противоречие и противоположность не одно и то же. Что же касается лишенности, то она есть некоторого рода противоречие: ведь обозначают как лишенное то, что чего-то лишено либо вообще, либо в некотором отношении, или то, что вообще не в состоянии обладать чем-то, или то, что, будучи по природе способным иметь его, его не имеет (мы говорим здесь о лишенности уже в различных значениях, как это разобрано у нас в другом месте); так что лишенность - это некоторого рода противоречие, иначе говоря, неспособность, точно определенная или взятая вместе с ее носителем. Поэтому у противоречия нет ничего промежуточного, но у лишенности в каких-то случаях оно бывает: все или есть равное, или не есть равное, но не все есть или равное, или неравное, разве только то, что может быть носителем равенства. Так вот, если разного рода возникновение для материи происходит из противоположного и исходным служит либо форма и обладание формой, либо некоторая лишенность формы, или образа, то ясно, что всякое противоположение есть некоторого рода лишенность, но вряд ли всякая лишенность есть противоположение (и это потому, что вещь, лишенная чего-то, может быть лишена его не одинаковым образом): ведь противоположно [только] то, от чего изменения исходят как от крайнего. А это очевидно также из наведения. В самом деле, каждое противоположение содержит лишенность одной из противоположностей, но не во всех случаях одинаково: неравенство есть лишенность равенства, несходство - лишенность сходства, а порок - лишенность добродетели. И различие здесь бывает такое, как об этом было сказано раньше: в одном случае имеется лишенность, когда нечто вообще лишено чего-то, в другом - когда оно лишено его или в определенное время, или в определенной части (например, в таком-то возрасте, или в главной части), или повсюду. Поэтому в одних случаях бывает нечто промежуточное (и человек, например, может быть не хорошим и не плохим), а в других - нет (необходимо же числу быть либо нечетным, либо четным). Кроме того, одни противоположности имеют определенный носитель, а другие нет. Таким образом, очевидно, что всегда одна из противоположностей подразумевает лишенность [другой]; но достаточно, если это верно для первичных противоположностей и их родов, например для единого и многого: ведь все другие противоположности сводятся к ним".

I āvī, ātum, āre II volo, voluī, —, velle III volo, ōnis m. [ volo II ]

общее, всеобщее, универсалии. Проблема универсалий возникла в античной философии. Обсуждение ее продолжилось в раннехристианской мысли, для которой она имела основополагающее значение в связи с идеей творения мира по Слову. Будучи всеобщим, Слово двуосмыслило идею универсалий: как общего для человека и как общего для Бога, имея онтологическое значение. Сначала неоплатоник Порфирий, проанализировал точку зрения Аристотеля, во «Введении» к его «Категориям» сформулировал эту проблему: «Существуют ли они самостоятельно или же находятся в одних только мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них» (Порфирий. Введение к «Категориям» //Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53). Позднее ее анализ стал развиваться в трех направлениях, которые в конце Средневековья получили названия реализма (общее до вещей, ante res), концептуализма (общее в вещах, in rebus) и номинализма (общее после вещей, post res) и которые по сути представляли разные аналитические задачи. Если реалистическое направление в основном исследовало проблему самостоятельного существования универсалий в Божественной мысли, которая вместе есть Бытие, Истина и Слово, то концептуализм исследовал проблему связи двух сущих, благодаря которой осуществлялось причащение земного мира горнему, обнаруживались степени присущности существования бытию. Номинализм, представлявший общее имя результатом человеческой договоренности, появился как предтеча дисциплинарного разделения теологии, философии и науки и в самостоятельное направление сложился к XIV в. с появлением идеи однозначного бытия. Универсалии, по Августину, есть Закон и Слово Божие, открытые людям в ходе истории. Общее - это повтор и тождество смыслов и значений сказанного, свидетельствующих о воздействии одного и того же духа. На этом основании для него перевод Септуагинты является более предпочтительным, чем перевод Библии одним Иеронимом, потому что сказанное многими есть свидетельство того, что «как бы едиными устами проявился тот же самый единый Дух» (Августин. О Граде Божием. 1994., Т. 4. С. 72). В основании знания лежит личный, непосредственный опыт, согласованный с тем общим, что его связывает с опытом других. Связь обеспечивается Писанием - произведением универсально-личностным, несущем в себе возможности верификатора, связанного с живым субъектом и истребующего отклика. Боэций в решении этой проблемы занял концептуалистскую позицию: родовые сущности, или субстанции, являясь именами, существуют в конкретной вещи, хотя мыслятся помимо тел. Универсалия целиком и полностью находится в ней, что подчеркивает ее внутреннее происхождение. Единичное при такой тесной связи с субстанцией предстает как субъект-субстанция (см. SUBSTANTIA SUBIECTA). Имя субстанции в таком случае двуосмысливается: оно не просто прилагается к вещам, имеющим разные определения, а прилагается к вещи, внутри самой себя двуосмысленной, ее имя может быть и ее собственным именем, и именем субстанции, что Боэций назвал эквивокацией (см. AEQUIVOCATIO). В делении рода на наивысший (то, больше чего нет) и подчиненный (вид) Боэций обнаружил эквивокативность самих понятий, которые представляют степени общности и традиционно связаны с теорией определений. Однако, по Боэцию, определению подлежат индивиды и подчиненные роды (виды), поскольку определение возможно на основании рода. Наивысшие роды могут быть только описаны через собственные признаки, способствующие пониманию, но не являющиеся понятиями. Общим для наивысших родов оказывается имя бытия: «О каждом из них можно сказать, что он есть. Ведь субстанция есть, и качество есть, и количество есть, и то же самое говорится обо всех остальных. Глагол „есть" говорится обо всех одинаково, но при этом им всем присуща не какая-то одинаковая субстанция или природа, но только имя» (Боэций. Комментарий к Порфирию // Боэций. Утешение философией. С. 11-12). Поскольку же наивысший род целиком и полностью входит в единичную вещь, в итоге создаются логические основания для ее неопределенности; определения этой вещи через подчиненные роды охватывают ее не полностью, но выражают направленность логического внимания на ее некие статусы. Универсальными оказываются только имена. Представлением эквивокативности имени как универсалии задается не эманационная, а креативная модель мира. Имя есть связь двух миров: Божественного и человеческого. «Божественная душа», которая понимает недоступное чувствам, дает имена «рассуждениям разума, тем самым делая его понятным» (там же. С. 6). Роль универсального транслятора имен, обеспечивающего не только связи между вещами и способами их интеллектуального выражения, но и возможности смысловых преобразований осуществляют акцидентальные признаки.

Конец XI в. знаменуется «спором об универсалиях». Предметом обсуждения были идеи сходства и тождества вещей (сведение их в одно, собирание, collectio) и их отличие, возможности их универсальной выраженности. Номиналистические идеи Росцелина, касающиеся отношений единства и троичности Бога, были направлены на выработку доказательной точности. Росцелин поставил проблему возможности конвенционального существования универсалий. Эта проблема выражена в виде вопросов: 1) если в реальном бытии Бога нет никакой различенности, то его понимание как Троицы не есть ли дело конечных людей, и потому приложение к Нему универсальных имен конвенционально? 2) если речь идет о реальном, а не словесном различении Божественных Персон, то нельзя ли допустить троичность субстанций? 3) если трех лиц не может быть там, где нет трех вещей, а трех вещей нет там, где нет множества, то возможна ли троичность там, где нет множества? 4) можно ли утверждать, что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой тождественны, если у не имеющих множества Лиц не может быть даже подобия? Ведь подобие предполагает несходство, а сходство предполагает наличие разных вещей; 5) тождественны ли выражения «троичный Бог» («троичная субстанция») и «три Бога» («три субстанции»), «три речи» и «тройная речь», если учитывать, что выражение «двойной удар» означает два удара? 6) почему имя «Бог» - единичное имя, а не универсалия, если существует множество различенных субъектов, им предицируемых: Отец есть Бог, Сын есть Бог, Святой Дух есть Бог? (См.: Петр Абеляр. Теология Высшего блага // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 174-177).

Ансельм Кентерберийский выводил универсалии из души и высказывающей речи. Он фиксирует логическое внимание на укорененности любого обозначения вещи в Божественном уме. У Ансельма всякая субстанция понимается как универсалия, однако если номиналисты рассматривали субстанциальное имя как однозначное, то у Ансельма и имя субстанции, и понятие существования эквивокативно: субстанция - это и род в родо-видовых отношениях, существующая в единичных вещах (телах), и Божественная сущность, понятая как «вечный, недвижный, неизменный, простой, неделимый Дух» (Ансельм Кентерберийский. Монологион // Ансельм Кентерберийский. Соч. С. 77). Ансельм полагает, что единство двух субстанций осуществляется актом интеллектуального «схватывания», или конципирования, которое выражено в высказывании и благодаря которому обнаруживается истина, которая определяется как «правильность, воспринимаемая одним лишь сознанием» (Ансельм Кентерберийский. Об истине // Там же. С. 186). Любая вещь существует потому, что было высказано, что она существует (там же. С. 169). Истина, или правильность, одна, неизменна и не зависит от обозначения (см. SIGNIFICATIO). Она не исчезает при исчезновении обозначения. Напротив, только в соответствии с нею требуется обозначение того, что должно быть обозначено, а поскольку истина и слово суть одно, то и сама истина требует обозначения того, что должно быть обозначено. Обозначение требуется для перевода единого универсального в разнообразное. Следовательно, по Ансельму, не потому существует много правильных обозначений и соответственно много единичных правильностей, что есть много вещей, а напротив: вещи существуют правильно в том случае, когда они существуют согласно должному, что свидетельствует о том, что у них одна правильность, или истина. Сами вещи и их обозначения существуют благодаря ей, которая существует не в вещах (позиция концептуализма) и не из них (позиция номинализма), а сама по себе до и вне вещей. В основе концепции Петра Абеляра лежит идея концепта (см.: CONCEPTUS), связанного с анализом речевого высказывания, что предполагало разделение словесности на язык и речь. Опора на речь позволила определить позицию Абеляра как сермонизм, или диктизм. Универсалии, по Абеляру, - не вещь и не имя вещи. Это их всеобщая, звуком выраженная связь. Способом, позволяющим осуществить такую связь, является возможность 1) превращения общего в вещь и 2) обнаружения его как вещи и не-вещи. Логически эту возможность предоставляет глагол «есть», предоставляющий несколько форм связи: 1) действие, отсылающее к предикации вещи, 2) отождествление («есть» это то). Вещь при этом исчезает, но исчезает и различие между субъектом и предикатом; 3) происхождение («есть» означает эманацию свойства). Само происхождение предстает как перенесение качеств субъекта на вещь и как правильное «схватывание» вещи словом, где значит каждый звук, выражающий вещь. Поэтому наивысший смысл концепта есть извещение (enuntiatio), т. е. изречение как схваченность смысла в определенный (здесь и сейчас) момент времени. Слово, таким образом, имеет статус осмысленной речи. Речь связана со смыслами, не выраженными вербально, но подразумеваемыми в уме и естественно возвращающими к первообразам, которые обогащены этими смыслами.

В XIII в. своеобразный концептуалистский синтез идей относительно универсалий осуществил Фома Аквинский. В XIV в. Проблему универсалий в концептуалистском духе решал Дуне Скот, который понимал под универсалиями реальность связей. Оккам выдвинул три основания, согласно которым универсалии не являются особыми реальными субстанциями, существующими вне человеческой души, они только образ и знак вещей. Знаки называются терминами (см. TERMINUS).

знание, познание, знакомство, представление, концепция. По Августину, само бытие человека возможно как триединство существования, познания и любви. «Мы существуем, и знаем, что существуем, и любим это наше бытие и знание... Без всяких фантазий и без всякой обманчивой игры призраков для меня в высшей степени несомненно, что я существую, что я это знаю, что я люблю» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 216-217). Знание, даже если оно ложное, свидетельствует о существовании. «Если я обманываюсь, то поэтому уже существую... Я должен существовать, чтобы обманываться... нет никакого сомнения, что я не обманываюсь в том, что знаю о своем существовании. Из этого следует, что я не обманываюсь и в том, что я знаю то, что я знаю. Ибо как знаю я о том, что я существую, так равно знаю и то, что я знаю» (там же. С. 217). По Бонавентуре, познание делится на постижение и предвосхищение. См. AMOR, ESSE.

знак, символ. Рассуждая о различии между точкой и знаком на фигуре, Августин, определяет знак как «метку без отношения к чему-либо» (Августин. О количестве души // Творения. Т. 1. С. 201); то, что представляет нечто другое, чем оно само, обладающее познавательной силой. «Одни знаки - естественные, другие - данные условно. Естественные - это те, которые без намерения и какого-либо желания что-либо означать позволяют узнать, помимо себя, и нечто иное, например, есть дым, который означает и огонь. Ведь он нехотя производит обозначение... Знаки же условно данные - это те, которыми каждое живое существо по взаимному согласию и насколько возможно определяет себя для демонстрации волнения своей души». Но «знак есть вещь», поскольку не-вещь это ничто (см.: Августин. О христианском учении. Т. 1. С. 66-67 наст. изд.). По Боэцию, «всякий знак обозначает то, что под ним скрывается, хотя и не творит сущности обозначаемого... невозможно существование знака вещи, которая сама не существует» (Боэций. Утешение философией. С. 281). Оккам писал: «„Знак" понимают двояко: в одном смысле как то, что, будучи схвачено, дает нам познание чего-то иного, хотя и не приводит к тому, чтобы в уме возникало нечто впервые... а дает нам действительное познание того, что мы уже знаем на основании habitus. Таким образом, слово по своей природе обозначает нечто, подобно тому как всякое действие указывает по крайней мере на свою причину, например, бочка указывает на то, что в таверне есть вино. Но в таком общем значении я здесь не говорю о „знаке". В другом смысле „знак" понимают как то, что дает нам познание чего-то и по своей природе таково, что замещает его или добавляется в суждении к тому, что может замещать что-то; таковы синкатегоремы, глаголы и те части речи, которые не имеют определенного значения. Или знак по своей природе таков, что может быть составлен из таких частей речи; такого рода знак - предложение. И если так понимать имя „знак", то слово не есть естественный знак чего бы то ни было» (У. Оккам. [О терминах] // Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. С. 902).

I 1. fuī, esse 2. как глагол-связка (verbum copulativum) II sum Enn = eum III sum- приставка = sub-

I усил. utī (тж. uti) adv. II ut, усил. utī (тж. uti) conj.

Si párva licét compónere mágnis.

Этой оговоркой Вергилий сопровождает сравнение усердия пчел, строящих соты, собирающих мед и выращивающих молодое поколение, с работой Киклопов, поддерживающих огонь в подземных глубинах Этны и кующих молнии.

Близкий вариант у Овидия, описывающего смятение, которое господствовало в его доме в последнюю ночь перед его отправлением в изгнание ("Скорбные элегии", I, 3, 25):

Sí licet éxemplís in párvo grándibus úti,

Háec faciés Trojáe, cúm caperétur, erát.

"Если позволительно в малом пользоваться великими примерами,

таков был облик Трои в час ее пленения".

культура. В IV в. Амвросий Медиоланский отверг идею культуры как несоотносимую с идеей Божественного творения и с идеей новизны, лежащей в основе догмата о личном спасении, поскольку отождествил ее с понятием традиции и языческой философией. «Традицию эту, или философию, апостол называет лживой и пустой, потому что она установлена не силою Божией, но от бессилия человеческого разума, которое умаляет Божью силу в своем знании, иначе говоря - с целью не допустить мысли, будто Он создает то, чем держится плотский разум, ибо различие в совершенстве отдельных элементов они приписывают культуре, тем самым связывая души неопытных людей, чтобы те не потянулись к истинному Богу... Те обрезаны во Христе, кто, отрезав от себя культуру всего человеческого предания, объединяется с Христом, обрезанный сердцем, а не плотью... Нужно остерегаться тех, кто, изучая земную мудрость, объявляют достойным почитания то, что сходно по взглядам или очевидно, так что души их, привлеченные культурой, удерживаются связанными под твердью, чтобы не возноситься над твердью к вышним небесам для поклонения Богу всех. Из чего следует, что сие - деяния врага рода человеческого, ибо он всегда удерживает души на низменной земле, там, куда, как он знает, поскольку он симулирует религию, он будет навек низвергнут с небес по праведному Божьему суду... Всяким способом Павел ограждает от надежды на мирское, поскольку она тщетна... Ибо обычай и культура порождают гибель их самих, потому что не от Бога, а от людей эти правила и учения, надежда на которые пуста, так как несомненно, что человеческое заблуждение выдумало их против Творца, ибо такая надежда, уклоняя их от веры в единого Бога, ведет к суеверному поклонению многим богам» (Ambrosius Mediolanensis. Ibid. Col. 429-432). Термин «культура» не был в употреблении в средневековом христианском мире, поскольку он полностью воспринял позицию Амвросия, заключающуюся в том, что «всякий, кто крестится во Христе, умирает для мира, открещиваясь от ошибок суеверий ради почитания единственно веры Христовой» (ibid.). Идея культуры, связанная с идеей совершенствования человека Богом, возможно, впервые после многовекового отсутствия, возникает у Петра Абеляра. В «Диалоге между Иудеем, Философом и Христианином» он пишет о «ревностном попечении (divina cultura), с помощью которого Бог начинает нас усовершенствовать» (Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. М., 1995. С.ЗЗО). Негативное отношение к идее культуры в целом было поколеблено в ХШ в. в связи с появлением идеи двух истин. См. CULTUS.

the true - истинное; статус вещи, которая есть (ens): соответствие существующей вещи мышлению, по Фоме; определяется Августином как то, что есть. Истинное является объектом созерцания спекулятивного интеллекта. По Фоме (Sum. Theol.1a.11ae, q.57, a.2concl.): "Интеллектуальная спекулятивная сила - это то, чем спекулятивный интеллект искусеня в установлении истинного, в этом ее назначение. Истинное, однако, рассматривается в двух аспектах: одним - как познаваемое через себя, другим - как познаваемое через что-то другое. То, что познается через себя, конституируется как принцип и воспринимается непосредственно мышлением, следовательно, дифференция, делающая мышление совершенным в установлении истинного, называется мышлением принципов. Но истинное, познаваемое через что-то другое, не постигается непосредственно мышлением, а проходит испытание разумом. Это может происходить двумя способами: один способ, когда истинное есть окончательное в каком-то роде; другой способ, когда истинное есть окончательное относительно всей совокупности человеческого знания. И поскольку те вещи, которые познаются в опыте по отношению к нам являются первичными и более понятными по природе, как сказано Аристотелем (Phys. I, c. 1, 184an17-22, или Met. YII, c. 3, 1029b 4), следовательно, то, что является первичным по отношению к человеческому знанию - есть первое и прежде всего познаваемое. Мудрость касается истин подобного рода и занимается первыми причинами и началами (Аристотель - Met. I, c. 1, 981b 28), вот почему она так правильно судит и определяет порядок всех вещей, потому что совершенное и универсальное суждение возможно через разрешение первых причин".

I 1. quī, quae, quod (gen. cujus, арх. quojus; dat. cuī, арх. quoi или quo; dat. и abl. pl. арх. quīs см. тж. queis) 2. pron. rel. 3. pron. demonstr. II quī adv. [арх. abl. к qui ]

1) чем, на что

habeo, qui utar C — у меня есть чем жить

Aristides, qui efferetur, vix reliquit Nep — Аристид почти не оставил средств на (своё) погребение

2) interr. как?

qui convĕnit? C — как это согласовать, связать между собой?

qui tandem? C — как же?

qui non? Pl — как (почему) нет?

qui possum facere, quod quereris? Ph — да как же мог я сделать то, в чём ты винишь (меня)?

qui fit, ut...? C — как получается, что...?

qui potest? C — как (это) возможно?

3) сколько, почём ( qui datur Pl)

4) в проклятиях (о) чтоб (qui te Juppĭter diique omnes perduint! Pl)

Súm patri(a) éx Ithacá, comes ínfelícis Ulíxi,

Nómin(e) Acháemenidés, Trojám genitór(e) Adamásto

Páupere (mánsissétqu(e) utinám fortúna!) proféctus.

Híc me, dúm trepidí crudélia límina líncunt,

Ímmemorés socií vastó Cyclópis in ántro

Déseruére. Domús sanié dapibúsque cruéntis,

Íntus opác(a) ingéns. Ips(e) árduus áltaque púlsat

Sídera (dí talém terrís avértite péstem!)

Néc visú facilís nec díct(u) affábilis úlli.

Я на Итаке рожден, Улисса несчастного спутник.

Имя мне - Ахеменид; Адамаст, мой отец небогатый

(Мне бы долю его!), меня отправил под Трою.

Спутники, в страхе спеша порог жестокий покинуть,

Здесь позабыли меня в пещере огромной Киклопа.

Своды ее высоки и темны от запекшейся крови

Всех, кто сожран был в ней. Хозяин - ростом до неба

(Землю избавьте скорей, о боги, от этой напасти!),

С виду ужасен для всех и глух к человеческой речи.

истинное; статус вещи, которая есть, соответствие существующей вещи мышлению; является объектом созерцания спекулятивного интеллекта. По Фоме, «интеллектуальная спекулятивная сила - это то, чем спекулятивный интеллект искусен при установлении истинного, в этом ее назначение. Истинное, однако, рассматривается в двух аспектах: как познаваемое через себя, как познаваемое через что-то другое. То, что познается через себя, конституируется как принцип и воспринимается непосредственно мышлением, следовательно, дифференция, делающая мышление совершенным в установлении истинного, называется мышлением относительно принципов. Но истинное, познаваемое через что-то другое, не постигается непосредственно мышлением, а проходит испытание разумом. Это может происходить двумя способами: один способ, когда истинное есть окончательное в каком-то роде; другой способ, когда истинное есть окончательное относительно всей совокупности человеческого знания. И поскольку те вещи, которые познаются в опыте, относительно нас являются первичными и более понятными по природе, как сказано Аристотелем («Физика», 184а 17-22, или «Метафизика», 1029Ь 4), следовательно, то, что является первичным по отношению к человеческому знанию есть первое и прежде всего познаваемое. Мудрость касается истин подобного рода и занимается первыми причинами и началами («Метафизика», 981Ь 28), вот почему она так правильно судит и определяет порядок всех вещей, потому что совершенное и универсальное суждение возможно через разрешение первых причин» (Thomas Aquinas. Sum. Theol. la. Пае, q. 57, a. 2 concl.). Истинное, по Фоме Аквинскому, сказывается о многом эквивокально. Фома говорит о пяти способах употребления понятия «истинное»: 1) относительно утвердительных или отрицательных положений, составляемых интеллектом (собственный смысл истинного); 2) относительно определений вещей, согласно тому, что в них подразумевается истинное или ложное составление; 3) относительно вещей, согласно их соответствия Божественному интеллекту и потенциального соответствия интеллекту человеческому; 4) относительно человека, поскольку он избирает истину или составляет о ней суждение; 5) относительно произнесенных слов и об обозначаемых ими понятиях (Фома Аквинский. Дискуссионные вопросы об истине // Благо и истина: классические и неклассические регулятивы. М., 1998. С. 171-188).